Охота , Рыбалка , Туризм

Человек растерянно качает головой, приобнимает меня и ведет в дом.
Мы пьем чай и вспоминаем.
Николай – егерь. Вернее, был им. Когда-то он управлял довольно большим куском нашей Планеты – заказником, в котором обитали тигры. Управлял неплохо, но не без эксцессов. Как любой егерь «от Бога», был он прежде всего охотником. Неважно, за людьми или за животными. (В принципе, «егерь» по-немецки «охотник» и есть). Охотился он за браконьерами с азартом. Помню, как при мне тщательно проверял вроде бы случайно заехавший в тайгу трактор местного продвинутого агрария Семенчука. Сам Семенчук стоял возле трактора, курил, косил лиловым глазом и вел себя довольно вызывающе. Да, дескать, нарушил закон, но аншлаг, указывающий на то, что эта территория является охраняемой, отсутствует, так что и состав преступления вроде отсутствует. Николай же вяло доказывал, что незнание закона не освобождает от ответственности, а на самом деле тщательно обыскивал обочину дороги на протяжении сотни метров маршрута Семенчука – искал сброшенное с трактора оружие. Надо сказать, оружия тогда егерь так и не нашел, но и Семенчук стал озоровать куда как осторожнее.
В другой раз Николай с напарником выследили шалаш китайских браконьеров, и ночью, когда его обитатели спали внутри, закидали его бутылками с горящим скипидаром. Сами китайцы убежали, а вещи их сгорели.
Я спросил тогда, почему Николай поступил именно так, а не задержал китайцев для последующей сдачи в милицию.
– Понимаешь, – сощурил он глаза, – милиция китайцев выпускает быстрее, чем ты их туда приводишь. И это не потому что она сплошь этими китайцами купленная. Просто китаец – гражданин другой страны, и что с ним делать, они толком не знают. Но догадываются. Поступи с этими гражданами как-нибудь не так – и неприятностей не оберешься. А тут китайцы снаряжение свое – сети, спальники, посуду – потеряли? Потеряли. Страху натерпелись? Натерпелись. Хрен его знает, что еще в этом месте могут выкинуть. Поэтому они к своим вернулись и других запугали. Не было больше китайцев в заказнике. По крайней мере, пока я там работал…
Помню, как Николай понемногу обустраивал быт зверушкам. Веники заготавливал на случай бескормицы. Дерево дуплистое отремонтировал для медведя. И по весне похвастался, что да, лег, дескать, белогрудка в эту отремонтированную берлогу… И вышел из нее благополучно.
Еще Коля знал всех кошек, живших на подведомственном участке.
– Два года назад тигрица здесь двух котят выкармливала. Вот под этим выворотнем. Обычно они в пещерах живут, а эта под деревом почему-то. Я как-то их сверху, с края плато наблюдал. Сама кошка лежит на взгорке, а тигрята так по снегу и катаются. Долго за ними наблюдал, место у меня было удачное, в бинокль издалека видать, так что кошек я и не вспугивал. Большой еще кот здесь ходит – вон за тем хребтом, Абрикосовым, но у того обход широкий, наполовину у меня, а наполовину у соседнего егеря, Толика… Был и еще один тигр, молодой, но он год-другой ходил-ходил, а потом и перестал. Грохнули его где-то, на другой стороне шоссе. Я даже знаю кто… А тигра эта, с котятами которая, так их и вырастила – они до сих пор здесь: один ближе к границе, другой – южнее, наполовину в сельхозугодьях. Тоже, обречен, наверное…
Тогда, лет семь назад, я попытался помочь Николаю. Нужен ему был четырехколесный вездеход для патрулирования в угодьях. И такой вездеход Николай сделал себе сам – на базе мотоцикла «Урал», двух мостов от «Москвича» и тракторных колес. Называлось это чудовище «каракатицей» и отличалось на редкость своеобразным нравом. Хотело – ездило, хотело – стояло. Природоохранный фонд при моем ходатайстве приобрел Николаю квадроцикл. Однако Николая эта обнова отнюдь не обрадовала.
– Внимание на меня обращать стали, – сокрушенно сказал он. – Дескать, иностранцы у меня бывают, подарки богатые делают… Если нынешний начальник охотуправы уйдет, новый меня выгонит. Своего человека поставит, чтоб делился.
– Да кто тебя сменит, – наивно удивлялся я. – Территорию выучить так, как ты ее знаешь, не один год нужен. И даже не десять. Кто, кроме тебя, будет мишкам берлоги чинить?
– А им оно надо? – грустно усмехался Коля. – Им надо чтобы делились…
Дороги наши с природоохранным фондом разошлись лет шесть тому назад. И почти одновременно я узнал, что старый начальник охотуправления уволен при реорганизации, а новый сократил Николая.
К тому времени я совершенно утратил влияние на события в природоохранной сфере, и мне оставалось только жалеть, что грустное предсказание Николая относительно своей судьбы сбылось. Но для меня он остался образцовым егерем – знающим, инициативным и бескомпромиссным, потому-то в память о его службе я и поместил его большой портрет в книге, посвященной крупным кошкам и их охране. И долго не мог отдать ему эту книгу в руки. Ибо жил Николай довольно далеко от основной трассы, и никакой оказии посетить его у меня не случалось несколько лет. Телефон у него и в егерские-то времена работал через какой-то хитрый коммутатор, а после увольнения и вовсе перестал. Только иногда до меня доносились смутные слухи, что Николай еще жив и обитает на прежнем месте. Там его и посетил в конце концов…
– Как меня уволили, обо мне сразу забыли. Приняли у меня карабин, автомобиль, квадроцикл, фотоаппарат – и все, как отрезало, не было такого егеря никогда, Николая. Ни из фонда, ни с бывшей управы – никто так никогда и не заехал. Ну мне что, привыкать, что ли? Руки-ноги на месте, огород посадил. А дальше – люди помогли. Как ни странно, тот же Семенчук. Помнишь?
Помню ли я браконьера Семенчука? Конечно, помню.
– Ведь ловил я его, плющил все время. А Семенчук – он не просто Семенчук. У него четыре тыщи гектар в аренде, четыре трактора, коров полста. Подошел он ко мне, и говорит: на тебе трактор и тыщу гектар земли в обработку. Половину мне отдашь, половину сам продашь. Потому как помню я тебя, что ты – человек ответственный. Что ж, говорю я ему, давай. Только будет у меня одна просьба. Знаю я, что ночами ты с фарой ездишь по полям, коз с фарой стреляешь. Можно, на той тыще га, которую ты мне отдал, ты охотиться не будешь? Семенчук, конечно, пальцем у виска покрутил, но слово дал. И держит его до сих пор, что характерно. Так что кое-каких косуль я все-таки и помимо службы сберег.
Николай вздыхает.
– Я ж когда-то давно очень сильным охотником был. Когда на севере работал, в Тернее. Карабин за два сезона снашивал на добыче мяса. А потом перевелся сюда, и меня на другую охоту пригласили. На фазана. А что такое охота на фазана? Это идут по полю цепью несколько мужиков с дробовиками, фазаны взлетают, мужики стреляют. А фазан же как? Если его подранили, он в стерню забьется, глубоко-глубоко, так и уползет. Это если без собак охотятся, конечно. Так две трети подранков и не находятся. Вот мы таким образом день отстрелялись, я домой приехал – заснуть не могу. Думаю, как эти фазаны, раненые в стерне сейчас? Прямо сердце схватило. И все – завязал я с охотой навсегда.
– Так на жизнь-то хватает? – осторожно спрашиваю я. – Огород, тыща га Семенчука…
– Ну, как сказать, – конфузится Николай. – Я еще водкой торгую. Магазина в селе у нас нет, народу надо в Реттиховку ехать, а я – вот он. Купил ящиков двадцать по пятьдесят, продаю по семьдесят. Вон, гляди, опять…
Зазвенел привязанный к потолку гостиной колокольчик. Николай вышел во двор, хлопнуло окошко в калитке. «Сколько-сколько? Пять? А хватит? Больше до утра не придешь»? Затем шорох пакета и звон бутылок. Окошко захлопнулось. Послышались шаги Николая.